Град обреченный - Страница 128

128

– Андрюх! – позвал Изя знакомым противным голосом. – А может, хватанем?

Они были на самой верхушке здоровенного бугра. Слева, где обрыв, все было затянуто сплошной мутной пеленой бешено несущейся пыли, а справа почему-то прояснело, и видна была Желтая Стена – не ровная и гладкая, как в пределах Города, а вся в могучих складках и морщинах, словно кора чудовищного дерева. Внизу впереди начиналось ровное, как стол, белое каменное поле – не щебенка, а цельный камень, сплошной монолит, – и тянулось это поле, насколько хватал глаз, и покачивались над ним в полукилометре от бугра два тощих смерча – один желтый, другой черный…

– Это что-то новенькое, – сказал Андрей, прищурившись. – Смотри-ка – сплошной камень…

– А? Да, пожалуй… Слушай, давай по стаканчику – четыре часа уже…

– Давай, – согласился Андрей. – Только спустимся сначала.

Они спустились с бугра, освободились от постромок, и Андрей потащил из своей коляски раскаленную канистру. Канистра зацепилась за ремень автомата, потом за мешок с остатками сухарной крошки, но Андрей все-таки выволок ее и, зажав между колен, откупорил. Изя приплясывал рядом, держа наготове две пластмассовые кружки.

– Соль достань, – сказал Андрей.

Изя сразу перестал плясать.

– Да брось ты… – заныл он. – Зачем? Давай так дернем…

– Без соли не получишь, – сказал Андрей утомленно.

– Тогда давай так, – сказал Изя, осененный новой мыслью. Он уже поставил кружки на камень и рылся в своей коляске. – Тогда давай я свою соль просто так съем, а потом водой запью.

– Господи, – сказал пораженный Андрей. – Ну, ладно, давай так.

Он разлил по половине кружки горячей, пахнущей железом воды, принял у Изи пакетик с солью и сказал:

– Давай язык.

Он высыпал щепотку соли на толстый обложенный Изин язык и смотрел, как Изя морщится, давится, жадно протягивая руку к кружке, а потом подсолил свою воду и стал ее пить маленькими скупыми глотками, не испытывая никакого удовольствия, как лекарство.

– Хорошо! – сказал Изя, крякнув. – Только мало. А?

Андрей кивнул. Выпитая вода сразу же выступила п<о>том, и во рту осталось все, как было, без малейшего облегчения. Он приподнял канистру, прикидывая. На пару дней, наверное, еще хватит, а потом… А потом еще что-нибудь найдется, сказал он себе со злостью. Эксперимент есть Эксперимент. Жить не дадут, но и подохнуть – тоже… Он бросил взгляд на белое, пышущее жаром плато, расстилавшееся впереди, покусал сухую губу и принялся устанавливать канистру обратно в коляску. Изя, присев, опять перебинтовывал свою подошву.

– А ты знаешь, – пропыхтел он, – и в самом деле какое-то странное место… Что-то я такого даже не припомню… – Он поглядел на солнце, прикрывшись ладонью. – В зените, – сказал он. – Ей-богу, в зените. Что-то будет… Да выброси ты к черту эту железяку, что ты с ней возишься?!

Андрей аккуратно пристраивал автомат около канистры.

– Без этой железяки мы бы за Павильоном костей бы с тобой не собрали, – напомнил он.

– Так то – за Павильоном! – возразил Изя. – С тех пор мы с тобой уже пятую неделю идем, и даже мух не видно…

– Ладно, – сказал Андрей. – Не тебе тащить… Пошли.

Каменное плато оказалось на удивление гладким. Коляски катились по нему как по асфальту – только колесики повизгивали. Но жара стала еще страшнее. Белый камень швырял солнце обратно, и глазам теперь не было никакого спасения. Пятки жгло, будто башмаков не было вовсе, а вот пыли, как это ни странно, нисколько не уменьшилось. Если уж мы здесь не загнемся, думал Андрей, тогда – жить нам вечно… Он шел сильно сощурившись, а потом закрыл глаза совсем. Стало немного легче. Так вот я и пойду, подумал он. А глаза буду открывать через каждые, скажем, двадцать шагов. Или через тридцать… Гляну – и дальше…

Из очень похожего белого камня был выложен подвал Башни. Только там было прохладно и полутемно, а вдоль стен стояли во множестве ящики толстого картона, набитые почему-то разным скобяным товаром. Здесь были гвозди, шурупы, болты любых размеров, банки с клеями и красками, бутылки с разноцветными лаками, столярный и слесарный инструмент, завернутые в промасленную бумагу шарикоподшипники… Съестного не нашлось ничего, но в углу из обрезка ржавой трубы, торчащего в стене, текла и уходила под землю тонкая струйка холодной невероятно вкусной воды…

…Все в твоей системе хорошо, – сказал Андрей, в двадцатый раз подставляя кружку под струю. – Одно мне не нравится. Не люблю я, когда людей делят на важных и неважных. Неправильно это. Гнусно. Стоит храм, а вокруг него быдло бессмысленное кишит. «Человек есть душонка, обремененная трупом!» Пусть даже оно на самом деле так и есть. Все равно это неправильно. Менять это надо к чертовой матери…

…А я разве говорю, что не надо? – вскинулся Изя. – Конечно, хорошо бы было этот порядочек переменить. Только как? До сих пор все попытки изменить это положение, сделать человеческое поле ровным, всех поставить на один уровень, чтобы было все правильно и справедливо, все эти попытки кончались уничтожением храма, чтобы не возвышался, да отрубанием торчащих над общим уровнем голов. И все. И над выровненным полем быстро-быстро, как раковая опухоль, начинала расти зловонная пирамида новой политической элиты, еще более омерзительной, чем старая… А других путей, знаешь ли, пока не придумано. Конечно, все эти эксцессы хода истории не меняли и храма полностью уничтожить не могли, но светлых голов было порублено предостаточно.

…Знаю, – сказал Андрей. – Все равно. Все равно мерзко. Всякая элита – это гнусно…

128